Как в стихотворении «Я не знаю, Земля кружится или нет…» Велимир Хлебников перевернул мир и составил

Я не знаю, Земля кружится или нет, Это зависит, уложится ли в строчку слово. Я не знаю, были ли мо<ими> бабушкой и дедом Обезьяны, т<ак> к<ак> я не знаю, хочется ли мне сладкого или кислого. Но я знаю, что я хочу кипеть и хочу, чтобы солнце И жилу моей руки соединила общая дрожь. Но я хочу, чтобы луч звезды целовал луч моего глаза, Как олень оленя (о, их прекрасные глаза!). Но я хочу, чтобы, когда я трепещу, общий трепет приобщился вселенной. И я хочу верить, что есть что-то, что остается, Когда косу любимой девушки заменить, напр<имер>, временем. Я хочу вынести за скобки общего множителя, соединяющего меня, Солнце, небо, жемчужную пыль. <1909>1

Из нынешнего времени мы, читатели Велимира Хлебникова, «как с башни на все глядим»2: знаем, что он «Колумб новых материков»3, «Лобачевский слова»4, а для поэтов XX века «то же, что Пушкин для начала XIX»5. Мы пытаемся проникнуть в «заумь», пробраться сквозь словотворчество и наконец увидеть «подлинную, благородную, возвышенную простоту»6 текстов. Однако это «погружение» не всегда представляется легким. Обратимся к раннему стихотворению 1909 года «Я не знаю, Земля кружится или нет…», дабы увидеть, как в тринадцати строках поэт заключает желание усомниться в общепринятых законах мироздания, стереть пространственные и временные границы, а также создать математический пример бесконечной жизни и творчества.

«Я не знаю», выведенное в композиционно сильную позицию начала стихотворения, в первом четверостишии повторяется всего три раза: «Я не знаю, Земля кружится или нет», «Я не знаю, были ли моими бабушкой и дедом обезьяны», «я не знаю, хочется ли мне сладкого или кислого». При том, что лирический герой не отрицает вращения Земли или происхождения человека от обезьяны, он явно указывает на то, что общепризнанные и принятые законы мироустройства для него представляют загадку, еще не решенную. Заданная модальность («кружится или нет», «были ли»), возможно иронично подчеркивается «незнанием» героя своих желаний – концепция эволюции, захватившая сознание людей конца XIX века, сопоставляется с сиюминутной волей к «сладкому или кислому». Отчего создается впечатление, что загадка становится и вовсе неважной, ее решение не претендует на истинность и на всеобщее объяснение. Ведь в строке «Это зависит, уложится ли в строчку слово» поэт будто бы задает собственное условие – пропорциональную зависимость вращения земли от композиции текста.

Здесь мы замечаем, что явный анжамбеман7 третьей строки запускает механизм авторской своеобразной формулы – «обезьяны» действительно «не укладываются» в границу стиха, а затем и слово «кислого» подвергается переносу. Подсчет слогов в каждой строке первого четверостишия показывает, что после стройной системы из двенадцати, четырнадцати и шестнадцати слогов в первом, втором и третьем стихе соответственно, четвертый насчитывает двадцать три. Лишние пять (если стремиться к рисунку с увеличением слогов в каждой строке на два) скрываются в «или кислого». Таким образом, можно предположить, что если бы герой наверняка знал, хочет ли он сладкого или кислого, то также бы знал, кем были его бабушка и дед, тогда все слова укладывались бы в строку, а Земля, возможно, кружилась.

«Карнавальный» характер «хлебниковского мироощущения», на который указывает М.И. Шапир, «враждебен всему готовому и завершенному, всяким претензиям на незыблемость и вечность»8, поэтому, как только читатель оказывается запутан в том, что не знает герой, поэт сразу же открывает новый путь движения в тексте: «Но я знаю, что я хочу кипеть…». Трижды повторенное «я не знаю» сменяется одним «я знаю», и затем формула «я хочу» насчитывается уже шесть раз: «я хочу кипеть», «хочу, чтобы солнце и жилу моей руки соединила общая дрожь», «хочу, чтобы луч звезды целовал луч моего глаза», «хочу, чтобы общий трепет приобщился вселенной», «хочу верить, что есть что-то, что остается», «хочу вынести за скобки общего множителя…». Явное противопоставление необъяснимых научных теорий и истинных желаний поэта еще ярче подсвечивает то, как сразу же самоустраняется уровень модальности и неизвестности, а глаголы «кипеть» и «трепетать» наполняются силой и энергетикой.

Стоит обратить внимание на то, как меняется понимание и осмысление пространства при использовании практически одинаковых слов: в первом четверостишии маркером пространства становится Земля (планета), в следующих пяти — солнце, луч звезды и вселенная. Иными словами, мы находимся в одном космосе, но если в начале текста герой практически не был никак связан с вращением Земли, то далее он указывает на единение себя и вселенной. Слова «соединила», «общая» (дрожь), «общий» (трепет), «приобщился», «общего» (множителя), «соединяющий», – все они подчеркивают природное «сращение» (через жилы и глаза) автора с миром. Подобный выход за рамки Г.О. Винокур определял как «ландшафт без горизонта, <…> одним словом, континуум без деления на дискретные единицы». Поэтому в заключительном четверостишии уже не ясно — солнце, небо, жемчужная пыль являются указателями пространства или времени или вневременного существования.

Соединение и в то же время разъединение пространства и времени, выход за их пределы прочитывается даже в одном слове — луч. Неслучаен выбор именно этого геометрического понятия, ведь в отличие отрезка, луч не имеет границ, на детальном уровне он вновь подчеркивает непрерывный континуум. Спустя десять лет в 1919 году в работе «Наша основа» Хлебников обратится к силовому лучу движения:

«Можно подумать, что наука роковым образом идет по тому пути, по которому уже шел язык. Мировой закон Лоренца говорит, что тело сплющивается в направлении, поперечном давлению. Но этот закон и есть содержание «простого имени» Л: значит ли Л-имя лямку, лопасть, лист дерева, лыжу, лодку, лапу, лужу ливня, луг, лежанку – везде силовой луч движения разливается по широкой поперечной лучу поверхности, до равновесия силового луча с противосилами. Расширившись в поперечной площади, весовой луч делается легким и не падает, будет ли этот силовой луч весом моряка, лыжебежца, тяжестью судна на груди бурлака или путем капли ливня, переходящей в плоскость лужи. Знал ли язык про поперечное колебание луча, луч-вихрь? Знал ли, что R делается R √1−v2с2 где v — скорость тела, с — скорость света?»9.

Заключительная формула и понимание луча как импульса в пространстве подводит нас к заключительным четырем строкам стихотворения.

В тексте, где каждое слово, кажется, максимально точно подобрано и поставлено на подходящее ему место, появление неопределенного местоимения «что-то» явно бросается в глаза. Далее следует очередное «условие» хлебниковского уравнения – «когда… заменить» (косу – временем), затем герой хочет вынесли за скобки общего множителя солнце, небо, жемчужную пыль. Общим множителем здесь может быть тот самый трепет и дрожь, объединяющий его и вселенную. Таким образом, в заданной формуле «что-то» прочитывается как математическое неизвестное (x), и перед нами пример, решив который, видимо, можно понять, как устроена вселенная автора.

Еще одной деталью, выбивающейся из общего строя стихотворения, становится количество строк – тринадцать, так как в середине стихотворения Хлебников сбивается словно на лирическое мгновенное отступление: «Как олень оленя (о, их прекрасные глаза!)». По замечанию А.Е. Парниса, «олень – излюбленный образ у Хлебникова»10. Если проследить контекст появления оленя, то можно сказать, что образ всегда окружен ореолом любви и опасности одновременно («Олень, олень, зачем он тяжко / В рогах глагол любви несет?» в стихотворении «Трущобы»; на олене появляется «суровый король» в «Харьковском Оно», в котором также будут упомянуты «целуемые косы»; в «Зверинце» «олень – лишь испуг, цветущий широким камнем»). В настоящем тексте олень напрямую перекликается с упоминанием «косы любимой девушки» и, возможно, символизирует искреннюю, естественную и чистую любовь, которая также «остается» за скобками общего множителя.

Таким образом, проанализировав настоящее стихотворение, можно увидеть его отчетливое деление на три части: я не знаю, я знаю, что я хочу, я хочу верить. В первом четверостишии поэт, не отрицая законов мироздания, скорее указывает на то, что его жизнь во вселенной устроена иначе. В следующих пяти строках он декларирует свои «заповеди», создавая своеобразное заклинание, и в финальных стихах задается вопросом и разрешает его поэтико-математической формулой – «чем-то» вне пространства и времени, остающемся после всего и растворяющемся в жемчужной пыли, оказывается, видимо, текст как модель мира и искренняя любовь. И тогда культура, по его замыслу, действительно освобождается от «случайных, историчных, национальных, временных форм, в которых она воплощается»11.

Библиография

Ахматова А. А. Поэма без героя. М.: Изд-во МПИ, 1989. Лившиц Б. Полутораглазый стрелец. Л., 1989. Маяковский В. В.В. Хлебников // Полное собр. соч.: В 13 т. Т. 12. М., 1959. Парнис А.Е. «О метаморфозах мавы, оленя, воина» // Мир Велимира Хлебникова: статьи, исследования (1911-1998). М.: Языки русской культуры, 2000. Тынянов Ю.Н. О Хлебникове // Хлебников В. Собрание произведений. Т. 1. Л., 1928. Хлебников В. Степь отпоет. М.: РИПОЛ классик, 2018. Шапир М.И. Язык вне времени и пространства: Г.О. Винокур о лингвистической утопии Хлебникова. URL: http://hlebnikov.lit-info.ru/hlebnikov/about/vinokur-shapir.htm

Сноски

1 Здесь и далее текст стихотворения цитируется по следующему изданию: Хлебников В. Степь отпоет. М.: РИПОЛ классик, 2018. С. 33-34.

2 Ахматова А. А. Поэма без героя. М.: Изд-во МПИ, 1989. 3 Маяковский В. В.В. Хлебников // Полное собр. соч.: В 13 т. Т. 12. М., 1959. С. 23. 4 Тынянов Ю.Н. О Хлебникове // Хлебников В. Собрание произведений. Т. 1. Л., 1928. С. 21. 5 Лившиц Б. Полутораглазый стрелец. Л., 1989. С. 483. 6 Шапир М.И. Язык вне времени и пространства: Г.О. Винокур о лингвистической утопии Хлебникова. URL: http://hlebnikov.lit-info.ru/hlebnikov/about/vinokur-shapir.htm

7 Анжамбема́н (фр. enjambement, от enjamber, «перешагнуть») в стихосложении – несовпадение синтаксической паузы с ритмической (концом стиха, полустишия, строфы); употребление цезуры внутри тесно связанной по смыслу группы слов.

8 Шапир М.И. Указ. соч.

9 Хлебников В. Степь отпоет. М.: РИПОЛ классик, 2018. С. 842. 10 Парнис А.Е. «О метаморфозах мавы, оленя, воина» // Мир Велимира Хлебникова: статьи, исследования (1911-1998). М.: Языки русской культуры, 2000.

11 Винокур Г.О. // Хлебников Мир Велимира Хлебникова. Статьи. Исследования. 1911—1998. М.: Языки русской культуры, 2000. С. 208.

#41