Должна ли философия опираться на историческую мысль?
Возможно ли философствовать, не возвращаясь при этом к истокам философии? Может ли мышление обратиться к самому себе без помощи исторического опыта? Если такой способ философствования возможен, какой вид примет философия? Поиск ответа на вопрос, должна ли философия черпать свои силы из истории, неразрывно связан с вопросом о том, оправданно ли обращение философии к истории, стоит ли ей, собственно говоря, получать жизненные силы из подобного источника. Проблему этого эссе можно сформулировать по-другому: может ли философ мыслить так, будто до него не мыслил никто.
Вероятно, проект "исторической" философии заслуживает того, чтобы, наконец, быть закрытым, завершиться раз и навсегда. Читатель наверняка спешит возразить на это: проект философии как философии истории невозможно завершить.
Основанием для "закрытия", "завершения" и "конца" столь значительной традиции, смело называемой мной "историческим проектом философии", является не что иное, как логическая возможность, имеющаяся у философа, ограничиться средствами философии без обращения к "генеалогии" и "археологии" мысли.
Я полагаю, что философ обладает свободой самостоятельно принимать решение относительно необходимости "завершать" или "продолжать" "историческую" философию. Философ волен определять, стоит ли прекращать говорить на языке истории, чтобы осмелиться говорить на собственно философском языке, или же разумнее сохранить принадлежность к традиции. Каждый отдельный случай такого философского определения будет в высшей степени личным, будет являться самоопределением.
Образ настоящего без истории. При рассмотрении вопроса о том, должна ли философия опираться на историческую мысль, следовало бы выяснить, может ли философия опираться на нее, и если да, то каким образом.
Может показаться, что спор о статусе истории среди философов не имеет непосредственного отношения к философии. В действительности, для философов он имеет фундаментальное значение, так как ответ на него определяет характер философии: от исхода этого спора зависит ее существо.
Значение этого спора вовсе не преувеличено. Для философа принять участие в споре о роли истории и отстаивать в нем какую-либо позицию – значит внести ясность в способ философствования, определить правила, по которым оно будет осуществляться. Без ответа на вопрос о статусе истории невозможно сформулировать философский метод. Отвечая на вопрос о роли, которая должна отводиться истории в философском исследовании, философ занимается самоопределением, очерчивает границы того, что является философией и что вовсе не может ею быть. Таким образом философ отделяет себя от других, выявляет "друзей" и "врагов", которые, мысля самостоятельно, не могут уклониться от ответа на этот вопрос и отвечают на него не вербально, но своей философской практикой.
Когда философ заявляет о превосходстве одного способа философствования над другим, он, возможно не всегда осознанно, проводит демаркационную линию между философскими школами. Тем не менее, историцистская или антиисторицистская ангажированность философа, его готовность принять историю или стойкое неприятие истории для философии обнаруживают себя в том, как философ мыслит. Иначе говоря, метод, избранный философом, – не только наиболее иллюстративное проявление его взгляда на философию, но и лучшее свидетельство его отношения к исторической мысли.
В то время как одни философы настаивают на возможности мыслить без опоры на историю, с настороженностью воспринимают историзацию философии, соглашаясь на апелляцию к ней скорее в качестве исключения, чем правила, другие философы отстаивают необходимость истории. Они убеждены: философия не может быть помыслена вне исторических форм, философия есть философия истории.
Тот факт, что многие философы разрабатывают свои системы на исторической почве, – большинству людей кажется достаточным основанием, чтобы признать, что философия может опереться на историю. Тем не менее важно осознавать: этот способ не является единственным. Часть философов выбирают язык прошлого, чтобы изменить настоящее. На этом языке с ними соглашаются говорить многие, но не все. Часто грамматика такого исторического языка остается неясной, язык истории страдает от отсутствия интерсубъективности. Правильно ли, в таком случае, отдавать предпочтение историческому философскому языку, историческому методу философии? Критика философии, которая обращается к истории как к основному источнику философствования, нацелена на то, чтобы показать: философия может помыслить образ настоящего без истории.
Что значит помыслить образ настоящего без истории? Корректно ли оперировать категорией "настоящего", и в то же время утверждать, что оно мыслится вне истории? Язык неисторического философствования позволяет вынести настоящее за скобки истории, позволяет поверить в то, что "вчера" не столь существенно для мышления. Мышление способно найти в себе то, что оно может отыскать в истории, не обращаясь к ней. Для философского мышления обращение к истории может быть, наконец, избыточным.
В поисках подходящих образцов "настоящего" философ имеет возможность обратиться к прошлому. Обращение к нему обусловлено потребностями настоящего. Философия, понимаемая как философия истории, не может обойтись без истории и в этом смысле зависит от нее: оппоненты, которые противопоставляют себя философии, все время смотрящей в прошлое, заявляют о слабости философии, не способной быть самостоятельной, и предлагают избавить ее от этого недостатка.
Сказанное не умаляет значения истории, а лишь ограничивает ее философское "применение". Вышеописанный неисторический способ философствования подразумевает особый язык, который мы в состоянии выбрать наряду с языком истории. Этот язык обладает рядом преимуществ хотя бы потому, что он позволяет быстрее и проще решать поставленные задачи: язык, на котором говорит такая философия, лаконичен.
Противники философии как философии истории утверждают, что философия может быть самостоятельной и свободной от каких-либо исторических форм, которые не происходят непосредственно из самой философии, но зависят от нее. Философия, согласно им, должна наконец обрести свой язык, на котором она заговорит о себе, а не об истории. Мы можем отбросить призму истории, через которую мы все еще смотрим на мир, и обратиться к самим себе и к мышлению. Мы можем прийти к цели менее долгим и запутанным путем: история не будет мешать мышлению опираться на самого себя. Мы должны опираться на историю лишь в той степени, в какой она позволяет мыслить лучше. Там, где история мешает нам мыслить, мы должны позволить себе забыть о ней, отыскать опору в мышлении, которое является для себя самостоятельным источником, не нуждающемся в каких-либо помощниках.
#4
