Опыт ассоциативной интерпретации музыкального произведения: Ф. Шуберт. Экспромт № 1 in C-moll. Op. 9
Композиция начинается с девятисекундного звучащего баса, который в дальнейшем открывает пространство для последующей мелодии. Сразу же воспоминается Шопенгауэр с его теорией музыки, в которой значимая роль уделялась именно генерал-басу, являющему собой непосредственное «дрожание» воли, сопровождающее любое человеческое действие. Бас находится на фоне музыкальной композиции, сопровождая ее в большинстве частей, также как и воля, даже если она непосредственно не осознается, присутствует как ореол человеческих деяний. Поэтому, с самого начала произведения настраиваешься на пессиместически-тревожный лад, который характерен для шопенгауэровской философии.
Однако бас затихает. Мелодия переходит в высокие регистры, повторяется один и тот же торжественный мотив. Причем можно отметить, что тревожность полностью отсутствует, равно как отсутствует и претензия на пессимизм. Скорее, это музыка, претендующая на способность описывать идеальный мир, а не мир становящийся, наполненный человеческими страданиями.
Музыка размерена, в ней отсутствует спешка, скорее это божественное, нежели человеческое, созерцание мира. Высокие повторяющиеся ноты напоминают ритмическое мерцание божественных идей, к которым оказывается причастным и мир сотворенный. Таким образом, свет из области божественного проливается и на посюстороннее, делая его также совершенным, поскольку человеческие, быстро меняющиеся, страсти затихают под действием этой божественной силы.
На четвертой минуте мы можем услышать появление тревожных нот, которые явно вступают в противоборство с божественным сиянием. Само сияние становится чуть более тусклым. Это вновь появляется та самая шопенгауэровская воля, которая пытается сопротивляться гармонии и хочет отбросить человека от созерцания идеального Космоса. И это у нее не получается, поскольку божественное сияние, затихающее на секунды, вновь усиливается на моменте 4:10. Ближе к пятой минуте мы явно слышим борьбу и сопротивление воли, которая не хочет сдаваться нарастающей силе гармонии. Однако ее попытки не увенчаны успехом. Воля стихает, мы вновь встречаемся с непосредственной областью чистого божественного, которое самодостаточно в своем совершенстве и которому нет дела до человеческих страданий, равно как и нет дела больше до страданий самому человеку, который стал причастен божественному свету.
В человеке присутствуют два типа желаний: с одной стороны, стремление к гармонии, с другой стороны, удовлетворение ненасытной воли. Поэтому человек не может постоянно находиться в состоянии гармонии. Созерцание божественных идей, способствующее избавлению субъекта от собственной субъективности, не может продолжаться вечно. 6:30: вновь появляются тревожные басовые ноты, которые напоминают человеку о его человечности, а субъекту об его субъективности, зовя его в мир Майи, без которой невозможно себе представить человеческое существование.
Однако божественный ритм и мотив повторяются уже в басу, 6:50. Это значит, что человек сумел причаститься божественным, и его воля, которую, конечно, не сломить, тоже стала причастной этой области совершенного, пытаясь ей подражать, хотя и не весьма умело.
Конечно, может быть только одно божественное, что подтверждается следующим тактом, в котором опять звучит чистая трансцендентная музыка, в которой напрочь отсутствуют басы, тем самым как бы напоминая человеку, что для причастности к божественному недостаточно просто пытаться подражать ему, но необходимо обладать стремлением быть в нем, а также необходим факт снисхождения божественного на человека, способный успокоить ускользающие от него самого страсти.
Далее, ближе к восьмой минуте божественный свет затухает, несколько секунд мы снова слышим одинокие басовые ноты. Субъект вернулся к себе самому из состояния резиньяции воли. Но и на этом композиция не заканчивается, поскольку мы вновь слышим уже знакомый нам ритм, который вновь возвращается к человеку и произрастает из напряженно звучащего баса. Он вновь успокаивает волю, тем самым показывая всю свою божественную мощь. Он как бы говорит нам в последних секундах, что именно божественное обладает непосредственной силой воздействия на человека, а воля и страсти отступают перед божественным светом.
Субъект, который был одинок вначале, ведь композиция начиналась с баса, вступает как бы в танец с божественным, пытаясь порой разорвать возникающую связь посредством возвращения к страстям и желаниям, но совершенство и гармония идеальной пульсации захватывают его.
В конце произведения, когда субъект вновь рискует быть покинутым, когда божественный танец завершается, он на некоторое время опять ввергается в свою субъективность. Однако он уже не готов в ней оставаться, потому что обрел нечто более прекрасное, чем удовлетворение желаний своей воли, которая лишь на некоторые мгновения приносит ощущение спокойствия и умиротворения.
Божественное сияние вновь в своем спокойствии и величии возвращается к человеку, как бы говоря, что только оно есть подлинная человеческая участь, что слышится в повторяющихся последующих аккордах.
Теперь человек уже не замкнут на себе самом. Конечно, это не значит, что воля так просто окажется сопричастна божественной воле. Если вначале, пока человек не знал о существовании божественного, он был одинок, теперь же, после завершения этого прекрасного танца, перед ним встает очевидный выбор: либо вновь вернуться в мир страстей и страдания, в котором он останется по-прежнему одиноким, либо направить свой взор на божественное, к которому он уже знает дорогу, а также знает, что он больше не одинок в безграничном пространстве Вселенной.
