Опыт ассоциативной интерпретации музыкального произведения: Р. Шуман. «Крейслериана».
Имя, образ и фигура Иоганнеса Крейслера – непризнанного гения-капельмейстера, alter ego Эрнеста Теодора Амадея Гофмана, были очень привлекательны для многих романтиков – как писателей, так и поэтов, философов и музыкантов, в числе которых оказался и сам Роберт Шуман, один из величайших композиторов Западной Европы. Роберт Шуман (1810–1856) вслед за Эрнестом Гофманом (1776–1822) создает свою «Крейслериану», только не литературную, а музыкальную. «Крейслерианы» (1814 и 1838 годов) обоих творцов представляют собой циклы произведений, возможно, одни из самых значимых в творческой жизни каждого.
Примечательно, что цикл «Крейслериана. Фантазии» Шуман посвятил Фредерику Шопену, который в музыкальном плане мог оказать большее влияние на композитора, нежели Гофман. Однако нельзя отрицать и преемственность по отношению к последнему – этому свидетельствует не только название цикла. Родство Шумана с Гофманом не музыкальное, но чувственно-смысловое. Оба, и Гофман, и Шуман, – романтики, музыканты, ранимые души, отчего оба в результате и пострадали (Гофман был истощен от своего разгульного образа жизни, вследствие чего умер, а Шуман ушел из жизни, так и не излечившись от психического расстройства). Это были гении, говорившие с миром с минимальной дистанции, приблизившиеся к тайнам мироздания настолько близко, насколько они удалились от общества.
Шумановская «Крейслериана» состоит из восьми произведений. Все эти восемь фантазий объединены в общий цикл, но уловить их единый образ достаточно сложно, каждая из фантазий по-своему уникальна, и в этой непохожести друг на друга они сливаются в нечто целостное. Притом, что части произведения имеют определенный характер, выражают грусть или радость, их природа предельно не тождественна первому впечатлению о них в связи друг с другом. Пожалуй, разве что конфликтность (в романтическом смысле), парадоксальность, надрыв каждой из мелодий мог бы объединить все эти прекрасные фантазии. Конфликт героя с миром и с самим собой, конфликт приятия и неприятия, реальности и ирреальности, снов, иллюзий и жестокой повседневности – все это можно найти в фантазиях Шумана.
Он создает романтическое произведение, где герою открывается фальшивый мир, обманчивая природа людей. В нем происходит неприятие человеческого, слишком человеческого. Музыка преисполнена мотивами двойственности, метаниями между двумя мирами, заигрыванием с другими реальностями, как, собственно, и в произведениях Гофмана. Что касается именно «Крейслерианы» Гофмана, то от нее, как мне представляется, Шуман перенял следующие мотивы: таинственная природа музыки, частичная бессознательность музыкального творчества, мистическое и божественное в нем, волшебство, подлинное и неподлинное творчество – все эти мета-вопросы волнуют, вдохновляют и ведут музыканта Шумана в процессе создания его «Крейслерианы» в ответ на гомфанианскую. Конфликтен каждый отрывок, каждая нота и каждая пауза произведения великого Шумана. Если мы думаем, что вот, наконец, настал черед умиротворенных финальных нот, то ответом нам будет лишь кажимость их окончательности. От Шумана невольно, но оправданно ждешь надрыва, смены тона и общего настроения в самых светлых и спокойных моментах. Трагическое восприятие жизни, непонимание себя, людей и мира, –или же понимание через непонимание. Настроение пограничности и предельности достигает своего апогея в последней из фантазий в той же степени, что и в первой. Возможно, автор сделал это, чтобы уйти от линейности повествования, замкнуть музыкальную энергию, сделать этот калейдоскоп душевных мук и страданий бесконечным.
Калейдоскопически выстраивается не только внутреннее повествование, но и сам звук. Высокие ноты резко сменяются низкими, протяженные – отрывистыми, мажор – минором. Порой кажется, что это делается крайне бессвязно (между прочим, одна из глав «Крейслерианы» Гофмана называется «Крайне бессвязные мысли»). Но необычайное сочетание спокойствия и агрессии, грации и небрежности, вкрадчивости и напряжения обретает у гения Шумана определенную цельность. Во время прослушивания произведений композитора возникают противоречивые эмоции: в душе то безмятежность, то настороженность. Точно можно сказать только одно: музыка бьет в самое сердце, затрагивает глубины души и не оставляет равнодушным и безучастным. Это очень глубоко, очень точно и очень лично. И даже больно. Но это – катарсис. Такой я воспринимаю музыку Роберта Шумана.
